Мои взаимоотношения с.

Главное хотеть говорить, главное когда есть что сказать, когда смолчать просто невозможно, когда напор прёт из всех щелей, когда срывает заглушки, когда мир тонет во всемирном потопе, погребённый своей незначительностью, когда не имеет никакого значения, кто ты, что ты, куда идёшь, чего хочешь, о чём говоришь, чего не знаешь, чего боишься, какие страхи одолевают твою душу, в каких лабиринтах запутались твои сны, к чему стремятся твои поступки, сколько тебе лет, какого вероиспеведания придерживаешься, сколько у тебя было женщин, какого цвета кровь, которой ты будешь писать эту картину, конечно же, красного, конечно же никогда не возможно завершить начатое и полностью передать увиденное, в хитросплетениях слов, обрывков фраз, настроений, надстроек, условностей, жажды, самообманов, страхов, тлеющих как далёкий огонёк сигареты, иллюзий.

Когда приходит это, оно не стучит в дверь. Оно вдвигается в тебя, как скала, как планета, втягивающая тебя в свою орбиту, как рвущееся на части гравитационными силами небесное тело, и попробуй не смотреть в образовывающуюся пропасть, в пустоту, в ночь, в бездну. 

Последний на сегодня текст

Кажется, что всё осознано, все понятно, но мозаика не складывается из ста тысяч слов, которые тебе есть сказать. Она, как разбросанный по разным углам дома конструктор, бессвязные обрывки детских игр, впечатлений, прозрений, загадок. Её невозможно, конечно, сложить, для этого нужно воспринимать течение жизни, как логически оформленную последовательность, с классическими завязкой, целью, неотвратимым. У меня ничего этого нет. Из дрожащих рук просыпается даже такая мелочь, как вспышки света, необъяснимые вспышки счастья, добавлявшие красок в созерцательную картину мира, но совершенно бессвязные, их не знаешь куда приложить, и что про них сказать.

Точка

Сижу и слышу, как пустота врезается в меня, на всей скорости, бампером, задевая бедро и подбрасывая моё тело вверх. Оно проворачивается в воздухе и обрушивается вниз.

Молочный кефир, кисель, каша, моя жизнь похожа на них, моя жизнь - только пародия на жизнь, вглядевшись в лица вокруг понимаешь, что существует полная шкала и градации таких же точно жизней, наборов полупоступков, незаконченных действий, недодуманных мыслей, невысказываемых слов.

Если бы я узнал, что точно завтра умру - не знал бы что делать. Ничего бы не делал. Что вообще можно делать? Что вообще нужно делать? Глупый вопрос - что бы вы сделали, если бы узнали, что вам осталось только три дня? Он заслуживает не менее глупых ответов, которые, впрочем всегда звучат - делал бы добрые дела, трахал бы всё что движется, провёл бы это время весело; а вот нихрена - ничего бы не делал, ничего бы не менял, потому что не знаю, что надо вообще делать.

Запятая

И слова, и тени, и обрывки мыслей. Время упущено,  вернее оно просто ушло. Как падают листья с деревьев после дождя. Как ускользающий неизвестный смысл поступков, как густые, как аромат духов, ощущения, как тёплый приморский вечер, как всё хорошее, что с тобой уже когда-то было. Как что-то, что обнажает в душе непонятные чувства, как сдёрнутое вдруг покрывало, как её глаза.

Впрочем, всё по определению просто. Ничто ничего не значит. У тебя была тысяча возможностей, у тебя будет ещё сто тысяч таких же. Времена меняются, люди становятся другими, слова произносятся впустую, 

Ещё один текст

Когда кончается утро, наступает полдень, так бывает обычно, но не всегда. Когда кончается запал, когда огонь доходит до динамита, когда кончается вера, когда кончается надежда...

Когда кончается что-то важное в жизни, и гладкое покрывало разочарования не оставляет другой возможности кроме уснуть, забыть, плюнуть, махнуть рукой, просто плыть вниз по течению, которое выводит в океан-море.

Под ногами крошится кирпич, последний перед пропастью. Водопадом мыслей, ощущений, волосы встают дыбом, обрушивается тоска. По чему-то такому, чему неизвестно есть ли место в мире, уедь ты хоть за тысячу морей. По чему-то такому, с чем всегда интересно, что показывает диковинные необычные вещи, и от чего никогда не устанешь.

Ни один ключ не откроет этой двери. Но войти всё равно можно. Разгадайте эту загадку.

Мир полный обещаний, подменил только одно слово. Мир сам его подменил. Обещаний на разочарований.

Текст

Так или иначе, всё вертится вокруг текста. Текст есть смысл. Хотя, конечно, он - только попытка передачи смысла, средство, но в конечном итоге, остаётся только текст, способный в разных головах создавать разные смыслы. И ничего с этим не сделаешь.

Моё писательство не имеет отношения ни к сюжету, ни к даже словарному запасу. Меня постоянно уводит в другую сторону, и я это только что понял. Мои тексты развиваются прежде всего в сторону связи между словами. Линия повествования хочет постоянно следовать за игрой слов, за их неожиданно вскрывающимися взаимосвязями. Слова хотят переплетаться в непонятные но интуитивно чувствуемые построения, туда же стремится и то, что иначе могло бы быть сюжетом. Неудивительно, что у меня ничего не получается.

О чём-то таком, что трудно назвать

Ночь кометы оставила виляя своим хвостом след на небосклоне. Псы или волки выли на светящуюся Луну, в тот миг когда небо окрашивалось в невероятные сочетания анилиновых красок.

Это была ночь, беззвёздная ночь, впрочем с ярко горящей Луной, выпукло очерчивающей контуры предметов, делая их такими, как будто участвуешь в стилизованной арт-постановке, серебристые объёмные предметы на глянцевом чёрном фоне, какого цвета глаза нужно иметь, чтобы оценить по достоинству этот ненарочный шик?

Рукава сначала были закатаны, но потом вынужденно опустились - всё-таки холодная, по сравнению с днём, ночь.

Миновать узкую полосу деревьев, целый мир, воплощающий в себя отдельную жизнь, с тысячей опасностей, возможностей, с миллионом неимоверных взаимосвязей и причинно-следственных цепочек, которые образовываются тут же и тут же рвутся, самоуспокаивающим усилием воли, ну конечно ничего такого нет в природе, ничего такого не существует.

Вот лёгкие странные голоса птиц, крадущийся ветер, как рукой гладящий верхушки крон деревьев, как неизменно возвращающаяся царица, надменно поправляющая свою корону, всё это - ночь, шикарная, долгая, летняя ночь.

Реет ветер много выше, там, в вышине небес, и ты задрав голову, всматриваешься в них, в ожидании неприлетающего НЛО, Ницше бы сказал, что ещё неизвестно, кто в кого всматривается.

У меня было время для других вещей, и я счастлив, что они были именно такими, как я их описал.

У моих ног лежали галактики, в голове я сочинял странные стихи про Вселенную, я рассматривал старые журналы про шаманские обряды, которые объясняли основы мироздания.

Я вступал в отношение с пустотой.Мне не жаль ни одной секунды моей жизни, как бы странно она ни складывалась.
Но даже ребёнком я глотал каждое мгновение и смотрел во все глаза, потому что знал, что это никогда больше не повторится.

Боже, я хочу туда вернуться, в какой-то такой мир, в котором мне было место, просто было место, без обратных обязательств и необходимостей.

Не повторяется вообще ничто никогда, ни полыхающее пламя в печи, ни грибной дождь, ни прохладный солнечный день.

У меня было такое подозрение с самого раннего детства, которое к сожалению оказалось правдой - не повторяется совсем ничего. Даже эти строки, которые хотя и можно стереть но уже не исправить. Они как слова, которые не вернуть назад, как ощущения, которые не подделать, как счастье, которое невозможно даже определить словами, как бредовые диалоги с людьми, которые давно уже переместились далеко по течению времени, которые остались в той половине жизни, которые не помнят даже о ком идёт речь, когда называют твоё имя, всё растворяется как дым без следа и остатка, мне остаётся только расставить руки и оттопыренными пальцами пытаться ухватить каждое мгновение, которое пролетает сквозь меня как ветер сквозь крону дерева, как-будто меня нет. Впрочем, чего это я - меня на самом деле, действительно нет.

Есть только эти голоса дальше по улице, эти порывы ветра, эти безграничные коды и пароли, которые мир передаёт тебе безвозмездно, если хочешь - бери, если можешь смотреть - смотри, если видишь, знай, что в этом и есть счастье.

Яркий свет

Я хочу, чтобы всегда всё было в начале. Я не вполне понимаю, что я пишу.

Не надо ни завязок, ни кульминаций ни тем более развязок. Нет ничего прекраснее мира, на пороге которого ты стоишь, только что созданного тобой или для тебя мира, пока ветер ещё свеж, пока поют птицы, пока с вершины скалы, где ты стоишь, видно как восходит солнце.

Не надо рутины дней, невозможностей событий, предопределённости also known as неизбежности, пыли городов, тоски больших автодорожных развязок.

Я ничего не хочу, только вот так стоять на пороге новой жизни, и слушать, как капает вода, как ветер треплет волосы, как молчит день.

Не надо первой любви, не надо первой выкуренной сигареты, первого опьяняющего поцелуя, первых синяков после драки, первых смелых ударов в лицо, бессонной ночи под впечатлением от Питера Брейгеля Старшего, впервые посмотренного Мертвеца Джармуша, впервые прочитанного Набокова.

Вот так вот стоять угрюмо руки в карманы, на пороге новой жизни и ждать, ждать, что ничего больше не произойдёт, втайне надеяться на то, что именно ничего больше не будет происходить.

Что мир будет постоянно soft & douce, что впрочем синонимы.

Что он будет sweet или merveilleux, таким заточенным под тебя, знаете ли.

В мире идей Платона, или Сократа, точнее не разобрать, всё идеально. Мы помнили когда-то о нём, но попав напрочь, конкретно попав, то есть попав в этот мир, всё гарантированно, напрочь забыли.

Мне кажется, что он такой и есть. Мир, который постоянно начинается. Тот мир.

Впрочем они постоянно пересекаются, как параллельные прямые в безумном мире Лобачевского, этот и тот миры. Они никогда на самом деле не были двумя мирами, двумя разными мирами. Протяни только руку, как сразу чувствуешь это.

Но, впрочем, я не о том.

Я ведь только предположил, что Вечность такая.

Что-что, а она точно не зависит от наших представлений о ней.

Так или иначе, повторю, что сказал - начало всегда лучше конца. Только там ветер свеж и трава зелена, все девочки красивы, а завтрашний день - как тайна за семью печатями, как новогодний сюрприз, как возможность невозможного.

Кажется, Фома Аквинский сказал, что чудо необязательно невозможно из-за своего противоречия законам природы, оно скорее всего именно возможно, потому что об этих законах мы имеем всегда ошибочные представления. Как-то так.

Видеть реку времени, стоя на берегу и никогда не вступать в неё, изредка мочить ноги, никогда не пользоваться этим однажды, которое потом никогда не повторить дважды. Вот так как-то.

Буддистские монахи поступают почти наоборот, бросая вызов этой реке - выкладывают из разноцветного песка великолепные картины, а потом в один миг всё сдувают. Всё правильно. Вещи существуют только один раз. Никакой самой точной копией не заменить то, что уже когда-то было.

Самое смешное, что когда человечество научится бесконечно продлять жизнь каждого человека, во весь рост встанет это au-delà, то, что с той стороны. Трагизм, как не поворачивай, и от которого никогда не отделаться.

Вечность - это когда всё происходит один бесконечный раз.

Слова. Берег реки. Тот берег реки.

Как-то странно теперь говорить о чём-либо. Описывать происходящую вокруг меня жизнь, как полосатую зебру, по цветам, по диагонали познавать мир. Источник не иссякает, брать по чуть-чуть, чтобы вода в нём никогда не замутнилась. Говорить почти что односложно, типографическим минималистическим шрифтом. Вот так и производить те действия, самые те действия, которые продолжают неиссякаемую теперь реку слов, которая созерцая проносящиеся мимо ландшафты плывёт в направлении моря. Моря бездействия. Моря спокойствия. Хотелось сказать вечности, но она не такая.

Хотелось произносить нужные, правильные слова, но они ускользнули, обернулся - и их нет. Разворачиваясь лицом назад, видишь мир в другом свете. Краски поменялись, стали правильными, понятными. Встали в полный рост другие вещи, они оказались тоже другими, не такими, как их рисовало воображение.

Логика наконец-то стала собой, впрочем, она постоянно была такой. Всё выглядит определённым образом в зависимости от стёкол в надетых очках.

Ты говоришь - тебе нечего рисовать, краски кончились, кончился запал, слишком короток шнур, это происходит всегда каждый раз, когда, и я не знаю когда.

Однажды с другом решили написать роман. Остановились на названии, потому что смех помешал хотя бы начать. Когда-нибудь я его напишу. Роман "Монотонный аутсайдер".

Он будет таким же, как вот это начало, таким же как "Петербург" Белого, роман, которого нет, только софиты, только актёр, перебирающий грани своего таланта. Скучно, не правда ли? Вопрос в искусстве сегодня в том, как далеко можно забраться по пути отрицания, вплоть до отрицания слова, превосходная должна быть вещь - роман из нечленораздельных звуков.

Впрочем, можно научиться воровать чужие тексты, или, что проще, завести себе литературных шестёрок, которые крапали бы много и опять же, весьма нечленораздельно. В общем, как вы понимаете, передо мной находится некий водораздел, в некотором смысле, представляющий собой некий субстрат, или чтобы быть совсем точным, суррогат, или, ещё точнее, субстанцию духа, такую выжимку из подсознательных пульсаций, ну, в общем, вы меня поняли.

Я не хочу мутить воду, она мутится сама. Не сказал бы, чтобы пытаюсь стать в позу, или начать рисоваться, или складывать из слов какие-то непредвиденные смыслы, как это у меня всегда хорошо получалось. Хотелось бы по-другому научиться разговаривать, и я только на половине первого шага, выучена только часть алфавита, слова чужие и непривычные, но оно пьянит, как первая любовь, ощущение новых возможностей.

Однажды я сказал тому же другу - а знаешь, какое у меня желание? Разогнать на трассе красный Феррари ... Я не смог добавить - и на всей скорости влететь в бетонную стену, или не захотел, думал, что это должно быть понятно, но он не понял. Услышал только про Феррари. Это странно, но раньше мне казалось, что то, о чём я не говорю, так или иначе понятно окружающим. Это оказалось ещё более странным оттого, что окружающие видели в моих текстах то, чего там не было никогда. А теперь... Мне не нужен ни Феррари, ни тем более, бетонная стена.

Итак, всё понятно, свет простой, мизансцена предельно реалистична, актёры спокойны, зрители вдумчивы.

Занавес.