Интро

Ненужное подчеркнуть. Выбросить самое важное. Оставить только мелкие недочёты и грамматические ошибки. Преподнести всё в качестве возвышенного. Запутать окружение. Запутаться самому. Не вынести груза безответственности. Испугаться. Не понимать своей роли, ни своего места в этом единственном из миров. Единственном из миров. Единственном. Из миров. Единственном. А ты не веришь в Бога.

Введение. Путаница захлёстывает. Как дождь захлёстывает под зонт, так и она вдруг наотмашь бьёт в лицо. Давайте же поиграем в игру, которая называется ничего не сказать прямо. Запутаемся сами и запутаем окружающих. В этом главный секрет жизни - где-то что-то происходит, но что и где - не должен знать никто.

Поговорим о творчестве. Оно родилось, как попытка компенсировать пустоту, как танец падающей навзничь балерины, как сила Кориолиса, как громоздкая подпорка, которая непонятно чему может служить теперь. Порождённое проблемой, с осознанием проблемы, вдруг стало чем-то обособленным, почти что даром.

Как странно, что я умещаюсь в три абзаца, в три небольших абзаца. Я их написал - и вот, всё уже хорошо.

Ты ничего не понимаешь в жизни.

              Если никогда не стоял лицом к стене.

Посвящается Ремо Джадзотто

Бывает так, что после ночи приходит день, что после грозы приходит ночь, что на реке горят огни Ивана Купала, что тишина взрывается трескотом петард, и что всё это происходит неспециально, так неспециально, как-будто это какое-то заклинание, отправление агнца на заклание, жертвоприношение Тарковского, жертвоприношение своему Богу, в надежде на то, что.

Бывает так, что нельзя произнести словами, что горит, как туман, сквозь фонари, как огни в глазах сидящего у окна пассажира метро, как твои руки, которые исполосованы мыслями обо окончании трагедии трагичным финалом, но потом вдруг приходит очень долгожданное лето, и магазин вывешивает новые ценники, мир трещит под ногами, как гравийная автодорога. Вдруг зажигается свет и наступает яркий прохладный солнечный день, он поблескивает полотнищами знамён готовых ринутся в бой новых сил, полотнами Дали, из которого пёрло, как из закипающего самовара, который прожил простую безумную жизнь, или бывает тоже совсем иначе.

Можно ко всему привыкнуть, как глаза привыкают к смене дня и ночи - свет, темнота, свет, свет, свет, свет, снова свет.

Можно ждать долгие годы, можно мгновенно раствориться в манне небесной, в каше, которая творится в головах, в череде шествующих ангелов, в долгой дороге, ведущей на небосвод.

Можно врать себе или про себя, можно делать многие вещи одновременно, а можно радоваться, что пришёл следующий день.

Смотреть, как уходит догорающий день, как, подобрав одежды, он меняет цвета, как в стробоскопе, или как раскрываются лепестки утра, как холодный воздух северных широт пронзает кожу, как нырок в холодное озеро, как нырок в воздух, как нисхождение в жизнь, как бесконечная длинная тайна всего этого, что горит миллиардами красок в голове, как поднебесный аттракцион, как лотерея без розыгрышей, как продолжение никогда не сказанных никем фраз, как напоминание о несбывающемся, как упрёк Богу за его любовь, как страх быть растоптанным, как ночь которая внезапно нашла выход на троттуар и в кинотеатре загорелся свет.

Что чувствует человек, который после долгого срока в тюрьме вышел на свободу? Он чувствует дождь, чувствует ветер, запах жжёного бензина на обочине и бьющую по лицу летящую пыль. Шарахается от каждой тени и готов броситься в драку. Молчит и смотрит, смотрит и молчит.

Он опять живёт.

Хотя вроде бы и до этого жил.  

Синопсис

Проходят долгие двадцать пять лет. И наступает долгий тёплый сказочный знойный день. Ты видишь бесконечные пастбища с пасущимимся коровами, видишь колышащийся ковыль, хотя никогда раньше не видел его так близко, в упор.

Жужжат пчёлы на головой, дугообразно потрескивает кузнечик, но всё незнакомо, ландшафт чужой, жрать нечего и ты сдохнешь в этой негостеприимной местности через неделю, потому что не веришь не единому слову того стройного хора голосов, убедительно жужжащих, что всё хорошо. Ты не веришь ни единому изображению правдоподобно проплывающему перед твоими глазами и не можешь понять, как это так, ещё пять минут назад была ночь, а теперь - раз, и ты просто в раю.

Какого хуя? Грубо, но точно. Ты стоишь с астролябией в руках и не можешь взять в толк, какого хера половину жизни была ночь, а теперь, блядь, день.

Если до этого, всё металось в первозданном хаосе, а ты сам, как мотылёк, с энтузиазмом долбился головой об лампочку, и всё было предельно идиотским, принципиально непостигаемым, и доходило уже до того, что ты без сил лежал уткнувшись лицом в потолок, а жизнь бурлила там, за окном, хаотичная и бессмысленная, то вдруг теперь, совершенно внезапно у всего проступили очертания, мир стал логичным, ясным, как летний день на пляже, как очевидная тупость, как сокол. Мир стал до предела ясным, понятным и простым.

Так какого чёрта?

Ты знаешь, что половина жизни позади. Ты знаешь, что ты её провёл, как политический, отмотавший четвертной. Ты знаешь, что впереди не очень-то и маячит Эльдорадо. Ты знаешь, что если всё разобрать на запчасти, ничего не останется. Разобраться невозможно. Ты стоишь то ли на пороге апокалипсиса, то ли золотого века, а скорее всего, ни того ни другого. Ты просто стоишь, простите, малость охуевший, и таращишься на раскинувшееся великолепие непривычными к свету глазами.

И спрашиваешь себя: есть ли в этом хоть какой-нибудь смысл?

Конечно же, нету.

Мир по-прежнему хаотичен и непоследователен. Только теперь немного в другом смысле.

Завтра исчезло.

Отсюда плохо видно небо

И потом, мне интересно, когда наступит тот момент, когда упадёт завеса, мне интересно, что я скажу Богу, насчёт того, что я понял, зачем я был здесь, и что он имел в виду подо мной. И даже больше - я точно знаю, что мне нечего ему будет сказать, я совершенно ничего не понял. Я был автоматом, который мало отличается от симулякра, разве что тем, что у него есть душа.

Мне интересно только, почему вопрос был поставлен в такой форме, непрямо. Почему он всегда так ставится, и бывает, что ответа не дать никогда.

Многих такие вещи вообще не интересуют, но жизнь вообще похожа на невероятно растянутую фразу, в конце которой всё равно есть смысл, только вопрос в том, когда ты придёшь к нему, или, иначе говоря, когда у тебя хватит смелости сказать себе в лицо правду.

Жизнь трагична и похожа на одностороннее движение. Она как неотвратимо несущийся навстречу айсберг. Как фильм, который всё равно когда-нибудь кончится. У меня нет ничему объяснения. Я мог бы сказать, что презираю ситуации, когда все твои действия направлены на выживание, но на деле оказывается, что ничего другого в жизни нет. Это становится понятным в том числе и наверху, когда, вроде бы уже всё есть, и, как бы, казалось бы, пришло время подумать о смысле жизни, а вот хлоп - и ничего подобного. В зеркале всё та же свинья, которая хочет кушать. Впрочем, я там не был, так что, не знаю. И, потом, думаю, что это только один из редких подвариантов мировосприятия. Человечество вообще не склонно к рефлексии. Оно живёт, чтобы жить. Как ты, как я, как они, как оно.

Я знал одного человека, который свято верил, что в жизни нет ничего кроме тёлок и бабла. Я боюсь, что если многих пораспросить, ничего в этой формуле не изменится. И я не знаю, кто из нас нищий духом.

И чьё будет царствие небесное.

Великая степь

Мы как трава - дунет ветер и мы колышемся в его сторону, меняя цвет перспективы с густо-зелёного на матовый, мы растительные существа, в конце концов всё наше могущество заканчивается на кончике этого пера, да и пера-то, конечно, никакого нет. Мы без сомнения - растительные существа, без воли, без боли, без страхов. Всё чудесное, видимо, уже произошло, возможности что-либо изменить свелись ко всеобщей сытости и вдруг появившемуся пониманию, что ничего-то другого нам и не нужно.

И без чувств. Они - как что-то лишнее, что-то принадлежащее невесомому и неизмеряемому придатку, который называется душой. Мы готовы её променять на променад над бездной, на управляемость наших реакций, на биохимию мозга, на законы управления человеческим стадом, на тотальный контроль, но однажды приблизится точка, в которой жизни нет, и однажды, проглотив очередную таблетку для поднятия настроения, ты проснёшься со странным чувством, что -  а теперь я постмодернистски цитирую - "у тебя умерла душа".